1–8. Последнее увещание Екклезиаста. 9. Эпилог книги.

Два главнейших условия человеческого счастья — делание добра и здоровое наслаждение жизнью возможны лишь тогда, когда соединяются с религиозным настроением, с чувством полной преданности Богу. Вне религиозного настроения наслаждение жизнью неизбежно принимает извращенный вид и приводит в конце концов к тяжелому разочарованию; точно также и нравственная деятельность человека теряет свою разумность, свою цель, как скоро в явлениях мира и жизни человек ничего не видит, кроме действия слепого случая. Вот почему Екклезиаст в своем последнем увещании призывает читателя к постоянному памятованию о Боге, как Творце мира, как Первопричины всего существующего, к памятованию в течение всей жизни, а не в пору лишь старости, когда и душа и тело ощущают уже быстрое наступление вечной ночи — смерти.

1 Доколе не пришли тяжелые дни, буквально: «дни зла», не дни загробного существования, как в 11:8, а дни старости, дни физического и психического упадка.

2 Наступление мрака и туч, т. е. зимы, — образ не самой смерти, а ее предвестницы — старости.

3 В этом и дальнейших стихах содержится образное описание старости.

Стерегущие дом — руки, охраняющие человеческий организм от внешних опасностей.

Мужи силы — ноги, силой мускулов поддерживающие туловище.

Мелющие — зубы.

Смотрящие в окно — глаза.

4 Двери на улицу — по мнению одних, уста, по мнению других — уши. Первое вернее (ср. Иов.41:6: «кто может отворить двери лица его? (т. е. левиафана) круг зубов его ужас!»).

Жернов — челюсти и зубы.

Будет вставать по крику петуха, т. е. страдать бессонницей.

Замолкнут дщери пения, т. е. ослабеет голос.

5 Высоты будут им страшны, т. е. недоступны.

И на дороге ужасы, т. е. трудности и опасности, как действительные, так и воображаемые.

Зацветет миндаль, своим белым цветом на обнаженных ветвях зимою символизирующий старость.

Отяжелеет кузнечик, т. е. потеряет свою гибкость и подвижность туловище, спина.

И рассыплется каперс, т. е. не будет оказывать действия кипарис, ягоды и почки которого употреблялись на востоке, как возбуждающее средство. Вечный дом, т. е. гроб (ср. Тов 3:9).

6 Образно описывается самая смерть.

Порвалась серебряная цепочка и разбилась золотая чашечка (в русской Библии неправильно — повязка; еврейское слово означает предмет круглой формы, чашечку для елея, как Зах.4:2), т. е. порвалась нить жизни, не стало источника света и тепла; жизнь погасла. Следующие два образа дают другой символ смерти, именно: ломается колесо над колодцем и разбивается бадья у источника. Оба образа означают, вероятно, прекращение деятельности сердца, кровообращения и дыхания.

7 Тело и дух возвращаются к своему первоисточнику: тело возвращается в прах, каким оно и было (ср. Быт.3:19; Пс.103:29), а дух возвращается к Богу, Который дал его.

Это возвращение к Богу нельзя понимать в смысле уничтожения личного, самостоятельного существования духа, так как Екклезиаст ясно говорит о личном существовании человека и за гробом. Если в 3:21 он ставит скептический вопрос, имеет ли человек преимущество перед скотом, и восходит ли дух его вверх, то здесь на оба вопроса дается утвердительный ответ и, следовательно, признается продолжение личного существования человека и после смерти. Но, подобно другим священным мудрецам, Екклезиаст не мог представить более или менее полной жизни вне связи с телом, он не знал новозаветного учения о воскресении из мертвых и, потому, не мог возвыситься над обычным представлением о шеоле; он был еще далек от сознательной веры в блаженное состояние душ в общении с Богом.

8 Понятно, что Екклезиаст не мог находить полного утешения в такой вере в загробную жизнь человека и не имел оснований отказаться от своих рассуждений о суетности жизни. Напротив, он видел здесь новое и самое сильное доказательство ее. Поэтому, в своем заключительном слове он снова повторяет: суета сует, все суета. Лишь радостная весть Нового Завета могла освободить человека от суеты и дать ему надежду на вечное блаженство.

В то время как до сих пор все речи велись от лица Екклезиаста, который повсюду говорит о себе в первом лице, в ст. 9–14 мы слышим уже другое лицо, которое отличает себя от Екклезиаста, говорит о нем в третьем лице и как бы одобряет его рассуждения. Однако это не значит еще, что конец 12-ой главы составляет позднейшую приписку. Эпилог написан тем же языком и проникнут тем же духом, что и вся книга. Отсюда, у нас нет оснований искать для него другого автора, отличного от составителя всей книги.

9 «Мудрый» на языке библейском означал человека, который на основании просвещенного откровением разума исследовал вопросы религиозного, особенно нравственно-практического характера, стараясь применить общие Богооткровенные понятия к действительной жизни, разрешить все возникающие на этой почве недоумения и противоречия.

У евреев, со времени Соломона, существовал целый класс мудрецов-хакамов [В период после Плена иудейские мудрецы, хакамы (от слова «хокма» – мудрость), указывали, что мудрость человеческая исходит от Премудрости Божией…], наряду с пророками и священниками, имевших сильное влияние на народ (3Цар.4:30-31; Иер.18:18; Притч 1:6; 13:21; 22:17). Уже во времена Соломона были известны мудрецы — Еоан Езрахитянин, Еман, Халкол и Дарда, мудрость которых, ставилась рядом с мудростью сынов востока и Египта (3Цар.4:30-31). Современники пророка Иеремии говорили: «не исчез закон у священника и совет у мудрого и слово у пророка» (Иер.18:18). Обычной формой выражения мысли у еврейских мудрецов, в отличие от греческих, была гномическая, состоявшая из кратких изречений, афоризмов и притчей.

10-11 Слова мудрых — как иглы и как вбитые гвозди. Еврейский подлинник говорит здесь не о простых иглах, а о тех остриях, которые находятся на палках, употребляемых погонщиками и пастухами. LXX верно перевели boukentra (слав. — «остны воловии»). Мысль та, что слова мудрых, подобно палке погонщика, будят людей от нравственного равнодушия и лени, понуждают их к исполнению своего долга.

Составители их от единого Пастыря. Единым Пастырем назван здесь Бог (ср. Пс.22:1; 27:9). Сравнив слова мудрых с палкой погонщика и пастуха, писатель естественно употреблял образ Пастыря-Бога, Который, пася Израиля, раздает мудрым жезлы с тем, чтобы они пасли людей (ср. Пр.10:21).

12 Указав на высокое значение произведений мудрых, писатель, в то же время, предостерегает своего ученика от злоупотребления книгами, как от составления, так и от чтения многих книг. Этот совет он как бы спешит применить к себе, в следующих стихах заканчивая свою книгу.

13 Выслушаем сущность всего, буквально: «конец (вывод) всей речи». Заповедь: бойся Бога (взято из 5:6) и заповеди Его соблюдай (ср. 4:17), составляет сущность книги и, в то же время, цель человека. Лишь вера спасает человека от крайностей пессимизма с одной стороны и пошлого эвдемонизма с другой.

14 Мысль об окончательном суде Божием, по выражению одного комментатора, есть та нить Ариадны, которая вывела Екклезиаста из лабиринта его скепсиса. Ни для мрачного уныния, ни для легкомысленного наслаждения жизнью нет места там, где есть глубокая вера в Божественное воздаяние.

СЛЕДУЮЩАЯ ГЛАВА - ИНДЕКС БИБЛИИ И ПОИСК