"И сказал Господь Моисею, говоря: Объяви сынам Израильским и скажи им: если мужчина или женщина решится дать обет назорейства, чтобы посвятить себя в назореи Господу, то он должен воздержаться от вина и крепкого напитка, и не должен употреблять ни уксуса из вина, ни уксуса из напитка, и ничего приготовленного из винограда не должен пить, и не должен есть ни сырых, ни сушеных виноградных ягод. Во все дни назорейства своего не должен он есть ничего, что делается из винограда, от зерен до кожи. Во все дни обета назорейства его бритва не должна касаться головы его. До исполнения дней, на которые он посвятил себя в назореи Господу, свят он; должен растить волосы на голове своей. Во все дни, на которые он посвятил себя в назореи Господу, не должен он подходить к мертвому телу. Прикосновением к отцу своему, и матери своей, и брату своему, и сестре своей, не должен он оскверняться, когда они умрут; потому что посвящение Богу его на главе его. Во все дни назорейства своего свят он Господу" (ст. 1-8).

Устав назорейства исполнен для нас живого интереса и практического поучения. В нем мы находим положение человека, полностью отстраняющего от себя все, что, не будучи предосудительно само по себе, могло, однако, повредить полной отдаче сердца, присущей настоящему назорею.

Прежде всего назорею запрещено было употребление вина. Вкушение плода виноградного, в каком бы то ни было виде, было запрещено. Вино, мы это знаем, есть очевидный символ земной радости, выражение земного Довольства, столь привлекательного для сердца человеческого. Назорею следовало тщательно охранять себя от этого в пустыне. Для него это было точно выраженным постановлением Божиим. Он не должен был возбуждать свои природные вкусы крепкими напитками. Во все дни своего назорейства он призван был строго воздерживаться от употребления вина.

Таков образ, описанный для нашего назидания в чудной книге Числа, столь изобилующей указаниями нашего положения в пустыне мира сего. Мы и должны были ожидать найти в ней это. Удивительное установление назорейства вполне согласуется с характером книги Числа, содержащей, как мы это уже указали, все подробности касательно пребывания народа Божия в пустыне.

Посмотрим же, какой урок скрыт для нас в воздержании назорея от всякого плода виноградного, начиная с косточек винограда и кончая его кожей.

Существовал только Один истинный и совершенный Назорей в мире сем, с начала и до конца всецело отделивший Себя от всякой чисто земной радости. С той минуты, что Он выступил на Свое открытое служение, Он Сам держал Себя вдали от всего мирского. Его сердце было занято Богом и делом Его с преданностью, поколебать которую не могло ничто. Ни минуты не давал Он земным помышлениям и вкусам человеческой природы становиться между Его сердцем и делом, совершить которое Он пришел "Или вы не знали, что Мне должно быть в том, что принадлежит Отцу Моему?" (Лук.2,49). И еще: "Что Мне и Тебе, жено?" (Иоан.2,4). Говорил ли Он подобные слова с целью удовлетворять вкусам Своего человеческого естества? Он имел в виду только одно, и ради этого одного Он всецело и отделялся от мира. Око Его было чисто, сердце Его безраздельно принадлежало Отцу. Это отражается во всей Его земной жизни. Он мог сказать Своим ученикам: "У Меня есть пища, которой вы не знаете"; когда же, не постигая всей глубины значения этих слов, ученики говорили: "Разве кто принес Ему есть?" Он ответил: "Моя пища есть творить волю Пославшего Меня и совершить дело Его" (Иоан.4 34). По окончании же Своего земного поприща, подавая Пасхальную чашу Своим ученикам, Он говорит: "Примите ее и разделите между собою, ибо сказываю вам, что не буду пить от плода виноградного, доколе не приидет Царствие Божие" (Лук.22 17-18).

Мы видим, как относился ко всему истинный Назорей. Он не мог жить ни радостями земными, ни радостями Израиля. Для этого еще не пришел час, и потому Он отвращался от всего, что говорило Ему о радости чисто мирской, чтобы иметь возможность сосредоточить все Свои интересы на одном деле, непрестанно занимавшем Его ум. Придет час, когда Он как Мессия будет разделять радость Своего народа и всей земли; но до наступления этого благословенного времени Он, истинный Назорей, отделен от мира, и народ Его пребывает в единении с Ним. "Они не от мира, как и Я не от мира; освяти их истиною Твоею: слово Твое есть истина. Как Ты послал Меня в мир, так и Я послал их в мир; и за них Я посвящаю Себя, чтобы и они были освящены истиною" (Иоан.17,16-19).

Читатель-христианин, глубоко вникнем в эту первую знаменательную особенность характера назорея. Необходимо точно исследовать себя с этой стороны. Очень важно знать, до какой степени мы как христиане понимаем истинный смысл и силу этого полного отрешения от всякого поощрения человеческих вкусов и всякой чисто земной радости. Можно сказать: "Что же дурного в легкой забаве или в невинном отдыхе? Мы, конечно, не призваны быть монахами. Не даровал ли нам Бог обилие всего для наслаждения нашего? И пока мы живем на земле, не следует ли нам этим пользоваться?"

Весь вопрос для нас сводится к одному: воодушевлены ли мы пламенным желанием быть назореями? Мечтаем ли мы о полном отделении и об отдаче самих себя, тела, души и духа, в собственность Божию? Если это так, то нам необходимо отказываться от всего, что поощряет служение нашей плоти. В этом заключается весь вопрос Не будем же спрашивать себя: "Разве мы должны сделаться монахами?", а зададим себе вопрос: "Имеем ли Мы потребность быть назореями?" Желаем ли мы от всего сердца отделиться, подобно Христу, Господу нашему, от всякой радости чисто земной, отделиться для Бога от всего, что, не будучи само по себе предосудительно, мешает тем не менее полному посвящению Богу сердца, в чем заключается задача всякого истинного духовного назорейства? Читателю-христианину разве неизвестно существование многого подобного в мире? Не чувствует ли он, что есть бесчисленное множество вещей, развлекающих и ослабляющих его дух, вещей, которые, однако, согласно правилам ходячей морали, кажутся вполне невинными.

Но мы должны помнить, что назореи Божий не руководствуются правилами обыкновенной ходячей морали. Их нравственный идеал неизмеримо выше. Они смотрят на все с точки зрения небесной и Божественной и потому не могут считать невинным то, что хотя бы в слабой мере посягает на возвышенный характер посвящения Богу, которого пламенно жаждут их души.

Да даст нам Господь милость все это серьезно взвесить и оберегать себя от всякого злого влияния. Всякий должен знать, что для него играет роль вина и крепких напитков. Это может казаться безделицей; но мы должны проникнуться сознанием, что далеко не безделица то, что прерывает общение души нашей с Богом и лишает нас святого присутствия Божия, составляющего для нас высшее преимущество.

Но существовала и еще одна характерная особенность, присущая назореям. Они не должны были брить волос головы своей: "Во все дни обета назорейства его бритва не должна касаться головы его. До исполнения дней, на которые он посвятил себя в назореи Господу, свят он; должен растить волосы на голове своей" (ст. 5).

Из 1Кор.11,14 мы узнаем, что длинные волосы считаются для мужчины бесчестием. "Не сама ли природа учит вас, что если муж растит волосы, то это бесчестье для него?" Это показывает нам, что если мы хотим действительно жить жизнью отделения для Бога, мы должны быть готовы отказаться от почестей земных. Именно так и поступил Господь наш Иисус Христос. Он уничтожил Самого Себя. Он во всех отношениях отказался от Своих прав. Он мог сказать: "Я червь, а не человек" (Пс.21,7). Он отрекся от всего, занял последнее место. Он пренебрегал Своими интересами, дабы иметь попечение о других. Словом, назорейство Его как в этом, так и во всех остальных отношениях, являлось безупречно совершенным.

Именно этого недоставало нам. Мы всячески оберегаем свое достоинство и стараемся никому не уступить своих прав; это считается признаком нравственной зрелости. Единственный совершенный на земле Человек этого, однако, не делал никогда; и если мы жаждем быть назореями, не будем делать этого и мы. Мы должны отречься от наших природных преимуществ и отказаться от земных радостей, если мы хотим идти в этом мире путем полного отделения для Бога. Настанет время, и оно уже близко, когда можно будет соединить и то, и другое; но теперь это невозможно.

Заметим еще, что здесь вопрос заключался совсем не в том, было ли то или другое законно или нет. Мужчины обыкновенно брили себе голову; но назорею это решительно не подобало и становилось для него даже предосудительным. В этом-то и заключается вся разница. Обыкновенному человеку позволено было брить волосы и пить вино; но назореи не был обыкновенным человеком; он был отстранен от обыденного образа жизни, чтобы идти особенным путем; для него употреблять вино и брить голову значило совершенно оставить этот путь. Если, следовательно, кто-либо спрашивает: "Разве не следует пользоваться мирскими удовольствиями и ограждать свои человеческие права?" - мы отвечаем: "Все это прекрасно, если мы хотим жить, как живут все; и все это, безусловно, дурно или гибельно для нас, если мы хотим быть назореями Божиими."

Это необыкновенно упрощает вопрос, дает ответ на тысячи загадок и решает тысячи затруднений. Напрасно было бы стараться установить, что именно дурного в том или другом. Весь вопрос сводится к одному: какова наша истинная цель и наши действительные стремления? Хотим ли мы только жить не хуже других людей, или же горим желанием жить жизнью истинных назореев? Согласно смыслу 1Кор.3,3, выражения "поступать по обычаю человеческому" и "быть плотским" - синонимы. Проникаемся ли мы духом такого рода Писаний, испытываем ли на себе всю силу их? Или же мы руководствуемся духом и принципами мира без Бога и без Христа? Бесполезно тратить время для споров о вопросах, которые никогда для нас и не возникли бы, если б души наши находились на высоком нравственном уровне. Конечно, люди мира сего поступают вполне законно, вполне естественно, вполне последовательно, пользуясь всем, что он им может дать, и прилагая все свои старания к соблюдению своих прав и своего достоинства. Но, с другой стороны, то, что законно, естественно и последовательно в поведении людей мира сего, то предосудительно, неестественно и непоследовательно для назореев Божиих. В таком виде представляется нам этот вопрос, если мы его рассматриваем в свете истины Божией. В 6-й главе книги Числа мы видим, что, вкушая вино и касаясь бритвою головы своей, назорей нарушал данный им обет назорейства. Не поучительно ли это для нас, и не обращается ли это к сердцу нашему? Конечно, да. Этот факт показывает нам, что, если мы жаждем полного посвящения сердец наших Богу, мы должны удерживаться от всех наслаждений земных, должны отказаться от чувства человеческого достоинства, от наших личных прав. Так это должно быть ввиду того, что Бог и мир, плоть и Дух Божий несовместимы и примириться друг с другом не могут. Придет время, когда все это изменится; но в настоящее время все, желающие жить для Бога и поступать по духу, должны отделяться от мира и умерщвлять плоть. Бог, по великому милосердию Своему, да сделает нас способными на это!

Нам остается отметить еще одну особенность назорейства. Назорей не имел права прикасаться к мертвому телу. "Во все дни, на которые он посвятил себя в назорей Господу, не должен он подходить к мертвому телу. Прикосновением к отцу своему, и матери своей, и брату своему, и сестре своей, не должен он оскверняться, когда они умрут; потому что посвящение Богу его на главе его" (ст. 6-7).

Таким образом мы видим, что пил ли назорей вино, брил ли он голову, или же прикасался к мертвому телу, последствия были одни и те же. Каждое из этих трех действий влекло за собою осквернение звания назорея. Из этого очевидно, что пить вино и брить голову для назорея было так же преступно, как и прикасаться к умершему. Важно вдуматься в это. Мы склонны делать различия, которые ни минуты не устоят пред светом присутствия Божия. Раз посвящение возлагалось на главу человека, то этот великий и знаменательный факт становился руководящей нитью и точкой отправления для жизни высокой нравственности. Человек становился на почву, совершенно новую для него и особенную, и поневоле приобретал совершенно новый и особенный взгляд на все окружающее. Ему приходилось больше спрашивать себя не о том, что ему следует делать как человеку, а что ему подобает делать как назорею. Вследствие этого даже в случае смерти его ближайшего друга ему не дозволялось к нему прикасаться. Он обязан был держаться вдали от нечистого влияния тления и обязан был это делать, потому что "посвящение Богу его было на главе его".

При всестороннем изучении обета назорейства читателю необходимо ясно себе усвоить, что здесь речь совсем не идет ни о спасении души, ни о жизни вечной, ни о полной безопасности верующей во Христа души. Если не дать себе в этом отчета, сомнение и мрак смущают душу. В христианстве существует два звена; хотя и тесно между собою связанные, они все же остаются отдельными звеньями - звеном вечной жизни и звеном личного общения души с Богом. Первое не может быть разбито никакой силой; второе звено может быть попорчено ежеминутно и самым ничтожным обстоятельством. Учение о назорействе относится к последнему из этих звеньев.

В лице назорея мы имеем пред собою прообраз того, кто занимает положение особенной преданности и полного посвящения Христу. Сила, удерживающая человека на этом пути, кроется в сокровенном общении души его с Богом, так что, когда общение нарушается, исчезает и сила. Это усугубляет важность вопроса. Опасно пускаться в путь, не имея в запасе силы, дающей возможность следовать по этому пути. Это влечет за собою много бедствий и требует большой осмотрительности. Мы сделали краткий обзор всего, могущего нарушить общение назорея с Богом; но никакими словами нельзя описать, какое жалкое впечатление производят на окружающих делаемые людьми усилия сохранить вид показного назорейства, когда внутреннее его содержание исчезло. Это чрезвычайно опасная вещь. Несравненно лучше открыто признаться в своем падении и занять подобающее нам место, чем сохранять вид ложного благочестия. Бог хочет, чтобы внешность соответствовала внутреннему достоинству, и мы можем быть уверены, что рано или поздно наша слабость и наше безумие обнаружатся. Прискорбно и унизительно для назореев, когда после того, что они были "чище снега", они делаются "темнее всего черного" (Пл. Иер.4,7-8); но гораздо хуже поступают те, которые сильно "потемнели", но, однако, считают себя чистыми.

Рассмотрим важное событие в жизни Самсона, описанное нам в Суд.16. В гибельный для себя час он открыл свою тайну и потерял свою силу, потерял ее, сам того не зная. Но врагу это скоро сделалось известно; скоро и все узнали, что он "осквернил голову назорейства своего". "И как она (Далида) словами своими тяготила его всякий день и мучила его, то душе его тяжело стало до смерти; и он открыл ей все сердце свое, и сказал ей: бритва не касалась головы моей; ибо я назорей Божий от чрева матери моей. Если же остричь меня, то отступит от меня сила моя; и я сделаюсь слаб, и буду, как прочие люди" (Суд.16,16-17).

Увы! В этом была разгадка сокровенной и святой тайны всей его силы. До сих пор путь его был путем силы и победы по той простой причине, что это был путь святого назорейства. Но сердце Самсона было увлечено Далидой, и чего не в силах были совершить тысячи филистимлян, того достигло влияние прельстившей его своею красотой женщины. С высокого уровня назорейства Самсон пал до уровня обыкновенного заурядного человека.

"Далида, видя, что он открыл ей все сердце свое, послала и звала владельцев Филистимских, сказав им: идите теперь; он открыл мне все сердце свое. И пришли к ней владельцы Филистимские, и принесли серебро в руках своих. И усыпила его Далида (роковой, увы, сон для назорея Божия!) на коленях своих, и призвала человека, и велела ему остричь семь кос головы его. И начал он ослабевать, и отступила от него сила его. Она сказала: Филистимляне идут на тебя, Самсон! Он пробудился от сна своего, и сказал: пойду, как и прежде, и освобожусь; а не знал, что Господь отступил от него. Филистимляне взяли его, и выкололи ему глаза, привели его в Газу, и оковали его двумя медными цепями, и он молол в доме узников" (Суд.16,18-21).

Какая картина развертывается пред нашими глазами, читатель! Какая потрясающая картина! Как она полна предупреждений для нас! Какое жалкое зрелище представляет собой Самсон, пробуждающийся от сна с надеждою "пойти на них, как прежде" Увы! Слово "как" здесь было неуместно. Он мог от них освободиться, но уже не так, как это бывало прежде, потому что сила его отступила от него; Господь оставил его; некогда славившийся своею силою назорей сделался теперь слепым узником врагов; вместо того, чтобы восторжествовать над филистимлянами, он должен был "молоть в доме узников". Вот что за собою влечет угождение плоти! Самсон никогда больше не вернул себе своей свободы. Господу угодно было даровать ему еще одну победу над необрезанными; но она стоила ему жизни. Назореи Божий должны хранить себя в чистоте: иначе они теряют свою силу. Сила и чистота - вещи для них нераздельные. Если они не обладают внутренней святостью, они не могут подвигаться вперед; отсюда для них возникает неумолимая потребность всегда быть настороже ко всему, могущему увлечь сердце, развлечь ум или понизить уровень духовности. Не будем никогда упускать из виду эти слова нашей главы: "Во все дни назорейства своего свят он Господу" (ст. 8). Святость есть великая и неотъемлемая принадлежность повседневной жизни назорейства, поэтому, если святость исчезнет, наступит и конец назорейству.

"Что же следует делать?" - хочется, может быть, спросить читателю. На это мы находим ответ в Писании. "Если же умрет при нем кто-нибудь вдруг, нечаянно, и он осквернит тем голову назорейства своего, то он должен остричь голову свою в день очищения его, в седьмой день должен остричь ее. И в восьмой день должен принести двух горлиц, или двух молодых голубей, к священнику, ко входу скинии собрания. Священник одну из птиц принесет в жертву за грех, а другую во всесожжение, и очистит его от осквернения мертвым телом, и освятит голову его в тот день. И должен он снова начать посвященные Господу дни назорейства своего, и принести однолетнего агнца в жертву повинности; прежние же дни пропали, потому что назорейство его осквернено" (Числ.6,9-12).

Здесь мы видим пред собою два великих свойства искупления как единого принципа, который мог вернуть назорею утраченное им общение с Богом. Он осквернил свое назорейство, и осквернение это могло быть очищено только искупительной кровью. Мы могли бы поверхностно отнестись к факту прикосновения к мертвому телу, особенно при описываемой нам обстановке. Можно, казалось бы, сказать себе: "Как мог назорей не прикоснуться к мертвому, если человек неожиданно умер в его присутствии?" Ответ был простым и строгим. Назореи Божии должны соблюдать чистоту во всем; кроме того, святость их должна сообразовываться не с взглядом человеческим, а с мерою Божественной. Простого прикосновения к смерти достаточно было, чтоб нарушить цепь общения с Богом; и если б назорей захотел как ни в чем ни бывало продолжать дни своего назорейства, он преступил бы повеления Божий и навлек бы на себя строгий суд Господа.

Но, благодарение Богу, все это заранее предвидела благодать Божия. Существовала жертва всесожжения, прообраз смерти Христа для Бога. Существовала жертва за грех, прообраз той же смерти ради нас. Существовала еще и жертва повинности, прообраз смерти Христовой в ее применении не только к корню или к принципу живущего в плоти зла, но и в ее применении к очищению совершаемого в настоящее время греха. Требовалась вся полнота силы смерти Христовой для снятия нечистоты, причиненной назорею одним прикосновением его к мертвому телу. Это особенно знаменательно. Грех бесконечно ненавистен в очах Божиих. Достаточно одной мысли, одного взгляда, одного греховного слова, чтобы тяжело омрачить душу тучей, скрывающей от нашего взора свет лица Божия и повергающей нас в скорбь и глубокое уныние.

Не будем же относиться к греху поверхностно. Будем помнить, что для того, чтобы снять с нашей души малейшее пятно, оставленное грехом, Господу Иисусу Христу пришлось пройти чрез все невыразимые ужасы Голгофы. Один только раздирающий душу возглас: "Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?" - может нам дать ясное представление о том, что такое грех; и ни смертному, ни ангелу не дано проникнуться всей глубиной этого скорбного возгласа. Хотя нам никогда не удастся достаточно углубиться в тайну страданий Христовых, мы должны, по крайней мере, стараться чаще останавливать наши мысли на кресте и на страданиях нашего Господа, этим путем все более и более познавая, как ненавистен грех в очах Божиих. Если грех действительно так ужасен и так ненавистен для Бога святого, что Он вынужден был отвратить свет лица Своего от Благословенного, от начала веков пребывавшего в Его недрах Сына; если Отец оставил Его, когда Он возносил грех телом Своим на древо, что же в таком случае представляет из себя грех?

Читатель, остановимся серьезно на этой мысли. Да западет она глубоко в сердца наши, так легко поддающиеся греху! Как легкомысленно иногда мы размышляем о том, что стоило Господу Иисусу не только жизни, но и того, что было для Него дороже и лучше самой жизни: света лица Божия. Да даст нам Господь милость проникнуться более ревностным чувством ненависти к греху! Да даст Он нам милость тщательно остерегаться всякого уклонения ока нашего от пути Божия; потому что мы можем быть уверены, что наше сердце пойдет вслед за глазом, что ноги последуют за сердцем, и, таким образом, мы удалимся от Господа, потеряем сознание Его присутствия и Его любви и превратимся в жалких христиан; а если мы не почувствуем себя несчастными, мы станем - и это еще несравненно хуже - злыми, холодными, бесчувственными и ожесточенными под влиянием греха.

Господь, по бесконечному милосердию Своему, да удержит нас от падения! Да даст Он нам с большим рвением остерегаться всего, что может осквернить назорейство наше! Терять общение с Богом - прискорбный для нас факт; пробовать же продолжать служить Господу с омраченной грехом совестью - одна из величайших опасностей для нашей души. Благодать, правда, прощает и восстанавливает, но мы никогда не возвращаем себе утраченного нами. Это с особенной силой подчеркивает лежащее пред нами изречение Писания: "И должен он снова начать посвященные Господу дни назорейства своего, и принести однолетнего агнца в жертву повинности; прежние же дни назорейства пропали, потому что назорейство его осквернено."

Эта часть изучаемого нами вопроса полна поучения и предостережения для нашей души. Когда назорею случалось оскверниться чем бы то ни было, хотя бы только одним прикосновением к мертвому телу, ему следовало начинать все снова. Терялись или не принимались в расчет не только дни, в которые произошло осквернение, но и решительно все дни его предыдущего назорейства.

Чему это нас научает? По меньшей мере тому, что при малейшем отступлении от узкого пути, связанного с общением с Богом, нам приходится возвращаться к месту, откуда мы вышли, и начинать все снова. В Писании мы встречаем многие подобные случаи; с нашей стороны благоразумно будет их рассмотреть и взвесить всю важность вытекающей из них истины.

Возьмите случай с Авраамом во время его пребывания в Египте, описанный нам в Быт.12. К каким все это привело последствиям? Авраам, очевидно, сошел с пути, по которому ему надлежало идти. Дни, проведенные им в Египте, пропали, не были ему зачтены; ему пришлось вернуться в место, из которого он вышел, и снова пуститься в путь. Так в Быт.12,8 говорится: "Оттуда двинулся он к горе, на востоке от Вефиля; и поставил шатер свой так, что от него Вефиль был на западе, а Гай на востоке; и создал там жертвенник Господу и призвал имя Господа." После же возвращения его из Египта мы читаем: "И продолжал он переходы свои от юга до Вефиля, до места, где прежде был шатер его между Вефилем и между Гаем. До места жертвенника, который он сделал там вначале; и там призвал Аврам имя Господа" (Быт.13,3-4). Все время, проведенное Авраамом в Египте, было вычеркнуто. Там не было ни жертвенника, ни поклонения Богу, ни общения с Ним; и Аврааму пришлось вернуться на место, с которого он начал свой путь.

Так бывает всегда; этим объясняются непонятно малые успехи некоторых из нас в духовной нашей жизни. Мы падаем, мы отступаем, мы удаляемся от Господа; мы погружаемся в духовный мрак; тогда голос Его любви, голос мощный и властный, доходит до нашего слуха и возвращает нас к месту, откуда мы вышли; наши души снова восстановлены, но мы потеряли время и несказанно сильно пострадали духовно. Это очень серьезно и должно бы приучить нас ходить со святою осмотрительностью и бдительностью, чтобы нам не приходилось возвращаться назад и терять невозвратное. Правда, заблуждения, уклонения от пути и падения наши проливают свет на состояние нашего собственного сердца; мы научаемся не доверять самим себе, и все наши ошибки дают повод к проявлению неизменной и беспредельной благости Бога нашего. Все это так; но нам дано несравненно лучшее наших заблуждений, уклонений и падений средство познать самих себя и познавать Бога. Наше "я", во всем глубоком смысле этого рокового для нас слова, должно быть судимо в свете присутствия Божия; это способствует духовному росту наших душ чрез познание Бога таким, каким Он Самого Себя являет посредством Духа Святого в лице Господа Иисуса Христа и на драгоценных страницах Священного Писания. Это, несомненно, самое лучшее средство для познания самих себя и Бога; в этом заключается также и сила всякого истинного отделения назорея от мира. Душа, постоянно пребывающая во святилище Божием, или, другими словами, живущая в непрестанном общении с Богом, поймет, что есть плоть во всех фазах ее развития, и не познавая это на горьком опыте; она, кроме того, проникается более глубоким и более верным сознанием того, что есть Христос по Своему естеству и что Он Собою представляет для всех уповающих на Него. Познавать себя из своего личного опыта - жалкое средство. Мы можем быть вполне уверены, что самый лучший способ научаться путям Божиим - это пребывать в общении с Богом; и когда мы таким образом научаемся, не бываем заняты мыслью о нашем отверженном положении, а скорее будем заняты тем, что вне нас и выше нас, т.е. превосходством познания Христа Иисуса, нашего Господа.

В заключение мы приведем для читателя весь подлинный текст "закона назорейства", изложенного в Числ.6,13-21.

"И вот закон о назорее, когда исполнятся дни назорейства его: должно привести его ко входу скинии собрания, и он принесет в жертву Господу одного однолетнего агнца без порока во всесожжение, и одну однолетнюю агницу без порока в жертву за грех, и одного овна без порока в жертву мирную, и корзину опресноков из пшеничной муки, хлебов, испеченных с елеем, и пресных лепешек, помазанных елеем, и при них хлебное приношение и возлияние. И представит сие священник пред Господа, и принесет жертву его за грех и всесожжение его. Овна принесет в жертву мирную Господу с корзиною опресноков, также совершит священник хлебное приношение его и возлияние его. И острижет назорей у входа скинии собрания голову назорейства своего, и возьмет волосы головы назорейства своего, и положит на огонь, который под мирною жертвою. И возьмет священник сваренное плечо овна и один пресный пирог из корзины, и одну пресную лепешку, и положит на руки назорею, после того, как острижет он голову назорейства своего. И вознесет сие священник, потрясая пред Господом: эта святыня - для священника, сверх груди потрясения и сверх плеча возношения. После сего назорей может пить вино. Вот закон о назорее, который дал обет, и жертва его Господу за назорейство свое, кроме того, что позволит ему достаток его; по обету своему, какой он даст, так и должен он делать, сверх узаконенного о назорействе его."

Этот удивительный "закон" переносит нас в будущее, когда проявится окончательный результат чудного дела Христа, и когда, по окончании Своего назорейства, Господь как Мессия Израилев, вкусит истинную радость на земле вместе с народом Своим. Тогда истинный Назорей будет пить вино радости. Он воздерживался от всего, совершая великое дело, так всесторонне, так подробно изложенное в предыдущем "законе". Он отделен от Своего народа, отделен от мира сего в силе истинного назорейства, как Он Сам это сказал в памятную ночь Своим ученикам: "Отныне не буду пить от плода сего виноградного до того дня, когда буду пить с вами новое вино в Царстве Отца Моего" (Матф. 26,29).

Но придет чудный день, когда Иегова - Мессия возрадуется в Иерусалиме среди народа Своего. Начиная с пророчеств Исайи и кончая пророчествами Малахии, Писание постоянно возвращается к славным и трогательным указаниям этого блаженного, славного дня. Если б мы захотели привести здесь относящиеся к этому вопросу изречения, нам пришлось бы написать по крайней мере еще целый лишний том.

Перечитывая последние главы пророка Исаии, читатель найдет там пророчество, подтверждающее нашу мысль. Он найдет подобные же указания и в иных пророческих книгах.

Мы не будем приводить примеры, но считаем своим долгом предупредить читателя об опасности, которую представляют собою находящиеся в некоторых изданиях Библии придуманные людьми заглавия многих чудных пророческих глав; там, где явно идет речь о будущности Израиля, часто помещены заглавия следующего рода: "Благословения, даруемые Евангелием", "Увеличение числа членов Церкви". Эти выражения могут легко сбить с толку многих благочестивых читателей, слишком склонных смешивать вымышленные людьми названия с богодухновенным содержанием самих глав; или же, если они избегнут этого заблуждения, то могут легко принять эти выражения за верное обозначение содержания соответствующей главы. Дело в том, что с начала до конца пророческих книг в них не содержится ни слова о Церкви. Что Церковь может найти драгоценное поучение, почерпнуть свет, бодрость и назидание из этой пространной части богодухновенной Книги, это, к счастью, действительно так. Но она найдет все это там только по мере того, что силою Духа Святого усвоит себе истинный смысл и настоящую цель этой части Книги Божией. Мы оказались бы узкими, чтобы не сказать эгоистичными, если б хотя бы на минуту допустили мысль, что ободрение и пользу для себя мы можем извлечь только из слов, относящихся исключительно или прежде всего к нам. Разве ничему не научаемся мы из книги Левит? И, однако, кто может утверждать, что она относится к Церкви?

СЛЕДУЮЩАЯ ГЛАВА - ИНДЕКС БИБЛИИ И ПОИСК