Очень важно понять истинный характер и сущность нравственного закона, каким он представлен в этой главе. Человек склонен смешивать принципы закона с положениями благодати, вследствие чего ни закон, ни благодать не понимаются им, как следует; закон теряет свою суровую и непоколебимую величавость, благодать -свойственную ей Божественную привлекательность. Святые требования Бога остаются неудовлетворенными, и, таким образом, неестественная система, созданная людьми, пытающимися примирить закон с благодатью, не достигает цели и не удовлетворяет многих различных и глубоких потребностей грешной души. На самом деле закон и благодать не могут соединиться в одно целое, потому что на земле нет ничего более друг другу противоположного, чем закон и благодать. Закон есть выражение того, чем человек должен быть по сути; благодать показывает, что такое Бог. Как можно было бы согласовать их в одну систему? Как мог бы спастись грешник отчасти законом, отчасти благодатью? Это невозможно: он должен быть спасен или тем, или другим.

Иногда закон называли "выражением мысли Божией". Это совершенно неуместное название. Сказав, что закон есть выражение мысли Божией о том, чем человек должен быть, мы подошли бы ближе к истине. Человека, желающего видеть в десяти заповедях выражение мысли Божией, я спрашиваю: неужели же в мысли Божией нет ничего, кроме "делай это" и "не делай того"? Неужели в ней нет благодати, отсутствуют милосердие, благость? Неужели Бог не являет, что Он есть? Не откроет ли Он глубоких тайн любви, которой горит его сердце? Неужели характер Божий заключает в себя лишь неумолимые требования и строгие запреты? Если бы это было так, следовало бы сказать, что "Бог есть закон" вместо того, чтобы говорить: "Бог есть любовь"! Но, слава имени Его святому, в сердце Божием заключается несравненно больше того, что когда-либо могли выразить "десять заповедей", произнесенных на пылавшей огнем горе. Если я хочу узнать, что такое Бог, мне стоит лишь взглянуть на Христа, потому что "в Нем обитает вся полнота Божества телесно" (Кол.2,9). "Закон дан через Моисея; благодать же и истина произошли через Иисуса Христа." И в законе непременно заключалась известная доля истины; он свидетельствовал о том, чем человек должен быть. Как все, исходящее от Бога, закон в своем роде представлял собою совершенство, совершенство по отношению к цели, с которой он был дарован; но цель эта никоим образом не заключалась в обнаружении природы и характера Бога относительно погибших грешников. Благодать и милосердие в законе отсутствовали. "Отверг-шийся закона Моисеева без милосердия наказывается смертью" (Евр.10,28). "Исполнивший закон человек жив будет им" (Лев.18,5; Римл. 10,5). "Проклят всяк, кто не исполняет постоянно всего, что написано в книге закона" (Втор.27,26; Ср. Гал.3,10). Это не благодать; благодать не приходится искать на горе Синайской. Там Иегова является в страшном величии, в густом облаке, из среды мрака, бури, грома и молнии. Не таковы обстоятельства, сопровождающие завет благодати и милости; но они вполне соответствовали завету истины и праведности; именно таким заветом и был закон.

В законе Бог указывает, чем должен быть человек, и проклинает его, если он не таков. Исследуя себя в свете закона, человек видит, что он является именно тем, что закон осуждает. Каким же образом человек может получить жизнь посредством закона? Закон обещает жизнь и праведность тем, которые соблюдают его; но с первой же минуты закон говорит, что мы пребываем в состоянии смерти, что мы беззаконники и с самого начала нуждаемся в том, что нам предписывает исполнять закон. Что же нам делать? Для того, чтобы выполнить требования закона, во мне должна быть жизнь; чтобы сделаться таким, каким меня хочет видеть закон, я должен обладать праведностью; если же у меня нет ни того, ни другого, я проклят; на самом же деле у меня нет ни того, ни другого. Но что же делать? Вот в чем вопрос! Пусть дадут на это ответ "желающие быть законоучителями" (1Тим.1,7); пусть дадут они ответ, удовлетворяющий пробужденную совесть, обремененную сознанием духовности и непреклонности закона и в то же время сознающую свою собственную плотскую природу, исправить которую невозможно.

Апостол учит нас, что "закон пришел после, и таким образом умножилось преступление" (Рим.5,20): вот истинное назначение закона. Закон дан с целью показать, что "грех крайне грешен" (Рим.7,13). Закон был своего рода безукоризненно чистым зеркалом, посланным с неба на землю с целью открыть человеку нравственную испорченность, которой он подвергся. Если я в неопрятном одеянии становлюсь перед зеркалом, зеркало обнаруживает и указывает мне недостатки моего платья, но, однако, не исправляет их. Прямой отвес, привешенный вдоль изгибающегося ствола, укажет мне все уродства дерева, ствола, но не выпрямит их. Если в темную ночь я выхожу с фонарем, свет его открывает мне все препятствия, все преграды, встречающиеся мне на пути, но не удаляет их с моей дороги. Конечно, ни зеркало, ни отвес, ни лампа не создают зла, которое они открывают; не создавая и не уничтожая его, они его лишь являют. То же относится и к закону: он не создает зла в сердце человека, но и не искореняет его оттуда; он только с неумолимой точностью обнажает его пред всеми.

"Что же скажем? - неужели от закона грех? Никак; но я узнал грех не иначе, чем посредством закона, ибо я не понимал бы и пожелания, если бы закон не говорил: не пожелай" (Рим.7,7). Апостол не говорит, что человеку было бы незнакомо "пожелание". Нет; он говорит, что он не "понимал бы" пожелания. Пожелание жило в нем, но он не сознавал его, пока светильник Всемогущего (Иов.29,3), освещающий все темные уголки сердца, не открыл таившегося в них зла. Так, находясь в темной комнате, человек может быть окружен беспорядком и пылью и не замечать их по причине темноты, в которую он погружен; но впустите туда луч света - и человек все увидит. Лучи ли солнца производят пыль? Конечно, нет; пыль существует; солнце лишь открывает ее и обнаруживает ее присутствие. Вот действия закона. Он исследует характер и состояние человека; он доказывает, что человек исполнен греха и навлекает на него проклятие; закон приходит, чтобы установить, что человек из себя представляет, и проклинает его, если он является пред ним не таким, каким закон предписывает ему быть.

Очевидно, поэтому человеку невозможно обрести жизнь и праведность посредством того, что может лишь проклинать; пока же духовное состояние грешника и характер закона не подвергнутся существенному изменению, закон может лишь проклинать грешника. Он неумолим; беспощадно карает наши немощи; искреннее, но несовершенное послушание не удовлетворяет его; удовлетворись он этим, он перестал бы быть тем, что он есть: "святым, праведным и добрым" (Рим.7,12). Именно потому, что закон таков, грешник не может получить его посредством жизнь. Если бы грешник мог получить жизнь посредством него, закон оказался бы несовершенным, или человек должен был быть праведником, а не грешником. Безусловное совершенство закона являет упадок и безусловное осуждение человека и налагает на него свою печать. "Делами закона не оправдается пред Ним никакая плоть; ибо законом познается грех" (Рим.3,20). Апостол не говорит: "ради закона совершается грех"; он говорит: "законом познается грех". - "И до закона грех был в мире; но грех не вменяется, когда нет закона" (Рим.5,13). Грех существовал, но не было закона, признающего его "беззаконием". Если я говорю своему ребенку: "Не трогай этого ножа", самое мое запрещение уже свидетельствует о склонности его сердца делать, что ему заблагорассудится. Мое запрещение не создает этой склонности; оно ее лишь обнаруживает.

Апостол Иоанн говорит, что "грех есть беззаконие" (состояние или жизни вне закона) (1Иоан.3,4). Выражение "нарушение закона", которым в некоторых переводах Библии обозначено это слово, не представляет в точности мысли Духа Святого. Чтобы случилось "нарушение закона", необходимо предварительно предположить существование определенного правила или положения, по которому должна складываться жизнь; потому что "нарушать" значит преступать запретную черту. Таковы запрещения, предписываемые законом: "не убей", "не прелюбодействуй", "не укради". Предо мною закон или повеление; но в себе самом я открываю задатки, против которых именно и направлены эти запрещения; более того: самый факт, что мне запрещено убивать, показывает, что инстинкт убийства живет в моем природном естестве (ср. Рим.3,15). Напрасно было бы запрещать мне что-либо делать, если бы во мне не было никакого поползновения сделать это; но откровение воли Божией относительно того, чем я должен, в сущности, быть, обнаруживает склонность моей воли быть тем, чем мне быть не должно. Это ясно и вполне согласуется с учением апостола по этому поводу.

И однако, многие люди, вполне сознающие, что мы не можем получить жизнь чрез закон, в то же время утверждают, что закон есть правило нашей жизни. Но апостол объявляет, что "все утверждающиеся на делах закона, находятся под клятвою" (Гал.3,10). Каково бы ни было их индивидуальное внутреннее состояние - это безразлично: если они стоят на почве закона, они непременно находятся под проклятием. Кто-нибудь, пожалуй, скажет: "Я человек возрожденный, я не подлежу проклятию"; но если возрождение не сводит человека с почвы закона, оно не может его также вывести и за пределы проклятия. Если христианин утверждается в законе, он неминуемо находится под проклятием закона. Какое дело закону до возрождения? О возрождении совсем нет и речи в этой, 20-й, главе Исхода. Закон предлагает человеку только один вопрос, вопрос категорический, серьезный и прямой; он спрашивает человека: "Таков ли ты, каким ты действительно должен быть?" Если получается отрицательный ответ, то закон может лишь поражать человека грозными проклятиями и смертью. А кто же сразу и глубоко сознается в душе своей, что он далеко не то, чем ему должно быть, не человек действительно возрожденный? Итак, если он под законом, он непременно и под проклятием. Закон не может ни понизить уровень своих требований, ни смешаться с благодатью. Люди, чувствующие невозможность возвыситься до уровня закона, стараются низвести закон до себя; но это тщетный труд. Закон остается тем, что он есть, во всей своей чистоте, во всем величии и суровой непреклонности; но какой же человек, будь он возрожден или нет, может обещать оказать подобное безусловное послушание? Скажут: "Мы совершенны во Христе." Это так: но это дано не законом, а благодатью; нельзя смешивать два эти завета. Писание пространно и ясно учит нас, что мы не оправданы законом; но закон не есть также и правило нашей жизни. Что может лишь проклинать, то никогда не может оправдывать; что может лишь поражать смертью, то не может сделаться руководящим правилом жизни. Так напрасно искал бы потерявший свое состояние человек в списке своих долгов средство для своего обогащения.

Чтение 15-й главы Деяний показывает нам, как относится Дух Святой ко всякой попытке поставить язычников в зависимость от закона как правила жизни. "Тогда восстали некоторые из фарисейской ереси уверовавшие и говорили, что должно обрезывать язычников и заповедывать соблюдать закон Моисеев" (ст. 5). Тягостное и мрачное постановление этих законников первых времен христианства представляло собою ничто иное, как шипение древнего змея. Но могущественное действие Святого Духа и единогласное мнение двенадцати апостолов и всей Церкви ответили на это в 7-8 ст. следующим: "По долгом рассуждении Петр, встав, сказал им: Мужи братия! Вы знаете, что Бог от дней первых избрал из нас меня, чтобы из уст моих язычники услышали слово Евангелия и уверовали." Услышали что? Требования и проклятия закона Моисеева? Нет, благодарение Богу, не такова была весть, которую апостол шел возвестить жалким, лишенным всякой силы грешникам; они должны были "услышать слово Евангелия и уверовать." Вот что согласовывалось с характером и естеством Божиим, и никак не Богом были посланы фарисеи, восставшие против Варнавы и Силы; они не возвещали благой вести, не возвещали мира; ноги их далеко не были прекрасны (Ис.52,7) в очах Того, Который благоволит только к милосердию.

"Что же вы ныне, - продолжает апостол, - искушаете Бога, желая возложить на выи учеников иго, которого не могли понести ни отцы наши, ни мы?" (ст. 10). Слова эти дышат строгостью и значительностью. Бог не желал "возлагать иго на выи" тех, сердца которых освободились под действием Евангелия мира; Он предпочитал увещевать их твердо стоять в свободе Христовой и "не подчиняться снова игу рабства" (Гал.5,1). Он не желал тех, которых Он принял в Свои объятия, отсылать к горе, осязаемой и наводящей ужас "тьмой, мраком и бурей" (Евр.12). Как можем мы даже допустить мысль, что Бог хотел законом управлять теми, которых Он воспринял благодатью? "Мы веруем!" - говорит апостол Петр, - что благодатью Господа Иисуса Христа спасемся, как и они" (Деян.15,11). Евреи, получившие закон, и язычники, его не получившие - и те, и другие получали теперь "спасение благодатью". И не только им надлежало "спастись благодатью"; им надлежало и твердо "стоять в благодати", и "возрастать в благодати" (Рим.5,1-2; Гал.5,1; 2 Петр. 3,18). Учить иначе значило искушать Бога. Фарисеи, таким образом, подрывали самые основы христианской веры; то же делают и все, стремящиеся поставить верующую душу в зависимость от закона. Нет зла и заблуждения более ненавистного в очах Господа, как под-законность. Прислушайтесь к словам резкого обличения и справедливого негодования, которые Дух Святой обращает к этим приверженцам закона: "О, если бы удалены были возмущающие вас!" (Гал.5,12).

Могут ли измениться в этом отношении мысли Духа Святого? Не значит ли и теперь искушать Бога, возлагая иго закона на выю грешника? Поступаем ли мы по воле благодати Божией, внушая грешнику, что закон, читаемый ему, есть выражение мысли Божией относительно него? Пусть ответит на это читатель в свете 15-й главы Деяний и Послания к галатам. Не считая других мест Священного Писания, достаточно было бы и этих двух для того, чтобы доказать, что "слушание буквы" закона язычниками никогда не входило в планы Божий. Если бы Его намерение было таково, Он несомненно избрал бы кого-нибудь, чтобы внушить им это. Но нет; возвещая свой "страшный закон", Он сказал лишь одно: "Закон, если что говорит, обращается к состоящим под законом" (Рим.3,19); даруя же кровью Агнца радостную весть, Бог говорит наречиями "всех народов под небесами". Он говорил так, что каждый слышал благую весть о благости Божией на собственном наречии, в котором родился (Деян.2,1-11).

Возвещая с высоты Синая суровые требования завета дел, Бог обращался исключительно к одному народу; голос Его был слышен лишь в тесном кругу еврейского народа. Посылая же на проповедь Своих вестников спасения, воскресший Христос сказал им: "Идите по всему миру и проповедуйте Евангелие всей твари" (Марк. 16,15; ср. Лук.2,10). Могущественный поток благодати Божией, русло которого было приготовлено кровью Агнца, державною силою Духа Святого, должен был, минуя тесную ограду, включающую в себя Израиль, разлиться, покрывая собою весь мир, омраченный грехом. "Вся тварь" на "своем собственном наречии" должны была услышать весть мира, слово Евангельское, весть о спасении кровью креста. Желая, кроме того, дать нашим жалким, любящим подзаконие сердцам веское доказательство того, что не на горе Синайской открыл Бог тайну любви Своей, Дух Святой вложил в уста пророка, а затем и апостола слова: "Как прекрасны ноги благовествующих мир, благовествующих благое!" (Ис.52,7; Рим.10,15). О людях же, желавших быть учителями закона, тот же Дух сказал: "О, если бы удалены были возмущающие вас!"

Очевидно, что закон не является ни основанием жизни грешника, ни руководящим правилом жизни христианина. Христос - и то и другое. Он - наша жизнь и правило нашей жизни. Закон может лишь проклинать и казнить. Христос - наша жизнь и наша праведность; на кресте Он понес проклятие за нас. Он сошел туда, где пребывал грешник - в смерть и суд; и, смертью Своей освобождая нас от всего, что было или мокло быть против нас, Он в воскресении сделался источником жизни и основанием праведности для всех, верующих во имя Его.

Обладая, таким образом, в Нем жизнью и праведностью, мы призваны ходить в этом мире не только, как это нам предписывает закон, но и "поступить так, как Он поступал" (1Иоан.2,6). Совершенно излишним будет утверждать, что убийство, прелюбодеяние, кража - действия, несовместимые с христианской нравственностью. Но, согласуя свою жизнь с этими заповедями или со всеми десятью заповедями закона, достиг бы христианин тех драгоценных, тонких плодов духа, о которых нам говорит Послание к ефесянам? Довели бы десять заповедей вора до возможности не воровать, а работать, дабы иметь из чего уделить другому? Превратили бы они когда-либо вора в человека трудолюбивого и почтенного? Конечно, нет; закон говорит: "Не кради"; но говорит ли он также: "Иди и дай неимущему; иди, накорми врага своего, одень и благословляй его? Иди и служи любовью, делами милосердия сердцу, всегда искавшему случая повредить тебе"? Конечно, нет! И однако, руководствуясь законом, я мог ожидать от него лишь проклятия и смерти. Почему же это случается, когда христианская святость настолько выше закона? Случается ли это потому, что я слаб, закон же не дает мне никакой силы, не оказывает мне никакого милосердия? Закон требует силы от лишенного всякой силы, и проклинает его, если он силы не проявляет. Евангелие же дает силу ее не имеющему и благословляет его при проявлении этой силы. Закон ставит жизнь целью послушания. Евангелие дает жизнь как единственное истинное основание послушания.

Не желая более утомлять читателя приведением дальнейших доказательств, я прошу его ответить мне на вопрос, в каком месте Священного Писания он находит указание на закон как на руководящее правило жизни? Очевидно, апостол не имел в виду этой мысли, говоря: "Ибо во Христе Иисусе ничего не значит ни обрезание, ни необрезание, а новая тварь. Тем, которые поступают по сему правилу, мир им и милость, и Израилю Божию" (Гал.6,15-16). По какому "правилу?" По закону? Нет, по правилу "новой твари". В 20-й главе Исхода ничего не говорится о "новой твари": эта глава, напротив, обращается к человеку, каков он есть по своей ветхой природе и испытывает его, чтобы узнать, что он в действительности может сделать. Если бы закон представлял собою правило, с которым христиане должны согласовывать свою жизнь, как мог бы апостол призывать благословение на живущих по совершенно иному правилу? Отчего он не говорит: "Тем, которые поступают по правилам десяти заповедей..."? Не доказывает ли также это место Писания, что существует более возвышенное правило, которым должна руководствоваться Церковь в своем хождении? Конечно, да. Хотя десять заповедей и составляют неотъемлемую часть богодухновенных книг, они никогда не могли сделаться правилом жизни для того, кто бесконечной благостью Божией был введен в новое творение и получил во Христе новую жизнь.

"Но, - спросят меня, - разве закон не представляет собою совершенства?" Закон несомненно совершенен, но что же из этого? Закон исполнен Божественного совершенства; больше того: именно по причине своего совершенства закон проклинает и поражает смертью всякого, кто, не будучи совершенным, старается устоять перед ним. "Закон духовен, а я плотян" (Рим.7,14). Немыслимо даже составить себе ясное представление о совершенстве и духовности закона. Но оттого-то этот совершенный закон, соприкасаясь с падшим человечеством, этот духовный закон, встречаясь с "помышлениями плотскими", и может производить лишь гнев и вражду (Рим.4,15; 8,7). Почему же это случается? По причине ли несовершенства закона? Напротив, потому что закон являет собой совершенство, а человек исполнен греха. Будь человек совершенным, он, сообразуясь с духовным своим совершенством, исполнил бы весь закон. Апостол учит нас, что хотя истинно верующие души и не избавлены еще от своей испорченной плотской природы, "оправдание закона исполнилось в нас, живущих не по плоти, а по духу" (Рим.8,4). "Любящий другого исполнил закон... Любовь не делает ближнему зла; итак, любовь есть исполнение закона" (Римл. 13,8-10; ср. Гал.5,14, 22-23). Если я кого-либо люблю, я не посягну на его собственность; напротив, я приложу все силы к тому, чтобы сделать ему как можно больше добра. Все это вполне ясно и понятно для духовного человека и приводит в смущение тех, кто силится закон возвести в принцип жизни для грешника или в правило жизни для верующей души.

Соединенный в две великие заповеди, закон, мы видим, велит человеку любить Бога всею душою, всем разумом и всем сердцем своим, и ближнего своего, как самого себя. В этом заключается вся суть закона. Вот чего он требует; меньшим он не удовлетворяется. Но какое погибшее чадо Адамово когда-либо исполнило это требование закона? Какой человек решится утверждать, что он, таким образом, любит Бога и ближнего своего? "Помышления плотские (т.е. мысли, нам присущие от рождения) суть вражда против Бога; ибо закону Божию не покоряются, да и не могут" (Рим.8,7). Человек ненавидит Бога и пути Его. Бог в лице Христа пришел в мир; Он открылся человеку не в подавляющем великолепии величия Своего, а явился со всей прелестью, со всем превосходством полной благодати и великодушной снисходительности. И к чему же это привело? Человек ненавидит Бога. "Теперь и видели, и возненавидели и Меня, и Отца Моего" (Иоан.15,24). "Но, - возразят на это мне, - человек должен любить Бога." Конечно, и если он Бога не любит, он заслуживает смерти и вечной погибели. Но может ли закон произвести эту любовь в сердце человека? Задавался ли он этой целью? Нисколько, "ибо закон производит гнев"; "законом познается грех"; "закон дан после по причине преступлений" (Рим.4,15; 3,20; Гал.3,19). Закон открывает в человеке вражду по отношению к Богу; ничего не меняя, потому что это его не касается, закон предписывает человеку любить Бога всем сердцем и проклинает его, если он этого не делает. Изменение и улучшение естества человека не входило в планы закона; не мог он также дать человеку и силу удовлетворить свои требования. Он сказал: "Поступай так, и будешь жить." Он повелевал человеку любить Бога. Он не открывал, чем был Бог по отношению к человеку, даже к человеку преступному и погибшему; он лишь говорил человеку, чем он должен быть относительно Бога. Тяжелая, непосильная для человека задача! Закон не задавался целью явить всю могущественную привлекательность характера Божия, способную вызвать истинное сокрушение сердца человека пред Богом, могущую растопить ледяное сердце и возвышающую душу, преисполняя ее искренним и проникновенным благоговением. Нет: закон был беспрекословною заповедью, и вместо того, чтобы вызвать любовь, закон "производил гнев", не потому, что Бога не надлежало любить, а потому, что человек был грешен.

Далее: "Люби ближнего своего, как самого себя". Плотской человек любит ли своего ближнего, как себя самого? Этим ли принципом держатся торговые конторы, биржа, банки, рынки, ярмарки мира сего? Увы, нет! Человек не любит ближнего своего, как самого себя. Так должно было бы быть; и если бы настроение человека было духовно, это было бы возможно. Но человеку не свойственно это настроение, и если он "не родится свыше" (Иоан.3,3-5) от Слова и Духа Божия, он не может ни "увидеть Царствия Божия, ни войти в него". Закон не может дать это новое рождение. Он убивает "ветхого человека", но не создает и не может создать "человека нового". Господь Иисус, мы знаем, соединяет в славной личности Своей и Бога, и нашего ближнего, потому что, согласно основной истине христианского учения, Он был "Бог, явившийся во плоти" (1Тим.3,16). Как же отнесся к Иисусу Человек? Возлюбил ли он Иисуса всем сердцем и как самого себя? Напротив: он распял Его между двумя разбойниками, отдав вору и убийце предпочтение пред Благословенным, благотворившим и исцелявшим всех (Деян.10,38), пред Иисусом, снисшедшим из вечного жилища света и любви и служившим живым олицетворением этой любви и этого света; пред Господом, сердце Которого горело состраданием к нуждам человеческим, и рука Которого всегда была готова отереть слезы грешника, облегчить его страдания. Таким образом, созерцая крест Христов, мы видим пред собою неопровержимое доказательство истины, что соблюдение закона превышает силы природного человека.

После всех сделанных нами выводов интересно с духовной точки зрения посмотреть, каково было взаимное положение Бога и грешника, по свидетельству конца этой знаменательной главы. "И сказал Господь Моисею: так скажи сынам Израилевым:... Сделай Мне жертвенник из земли, и приноси на нем всесожжения твои и мирные жертвы твои, овец твоих и волов твоих; на всяком месте, где Я положу память имени Моего, Я приду к тебе и благословлю тебя. Если же будешь делать Мне жертвенник из камней, то не сооружай его из тесаных. Ибо, как скоро наложишь на них тесло твое, то осквернишь их. И не всходи по ступеням к жертвеннику Моему, дабы не открывалась при нем нагота твоя" (ст. 22-26).

Мы не видим, чтобы здесь человек занимал место кого-либо совершающего дела; нет, он пребывает в благоговейном поклонении Богу; и этим заканчивается эта глава. Факт этот ясно указывает, что Бог не считает гору Синай местом убежища для грешника: Синай не есть место, на котором Бог и человек могут встретиться. "На всяком месте, где Я положу память имени Моего, Я приду к тебе и благословлю тебя" И это место, где Иегова полагает память имени Своего, куда Он приходит, чтобы благословлять Свой народ, поклонников, угодных Ему. Как не похоже это место на ужасы пылающей в огне горы!

Но, кроме того, Бог желает встречать грешника на жертвеннике, сделанном из камней нетесаных, на который не приходится подыматься по ступеням, - желает встречать его на месте служения, сооружение которого не дает человеку никакого труда и приближаться к которому человеку легко. Камни, отесанные рукою человека, осквернили бы жертвенник; ступени открыли бы наготу человека. Чудный тип соединительного центра, на котором в настоящее время Бог встречается с грешником; центр этот есть Сын Божий, Иисус Христос, и искупительное дело Его; в Нем удовлетворяются все требования закона, праведности и совести. Во все времена и повсюду человек был склонен сооружать жертвенник своими усилиями и восходить на него по ступеням, им самим придуманным. "Осквернение" и "нагота" - вот что из всего этого выходило. "Вся праведность наша, как запачканная одежда; и все мы поблекли, как лист, и беззакония наши, как ветер, уносят нас" (Ис.64,6). Кто дерзнет приблизиться к Богу в одежде "запачканной" или прийти на поклонение, не прикрыв "наготы" своей? Что может быть неуместнее мысли приближаться к Богу путем, неизбежно связанным с осквернением или наготой? А между тем всякий раз случается, что грешник своими собственными усилиями тщится проложить себе путь к Богу. Усилие это не только бесполезно, но и носит на себе печать осквернения и наготы. Бог так близко подошел к человеку, снизошел до такой глубины его падения, что человеку уже не приходится прибегать к орудию законности или восходить к Богу по ступеням собственной праведности; более этого: делая так, человек наносит осквернение святыне и обнаруживает свою наготу.

Таковы принципы, которыми Дух Святой заканчивает эту знаменательную часть богодухновенной Книги. Пусть же оставят они неизгладимые следы в сердцах наших; дабы мы яснее и полнее усвоили себе важную разницу, существующую между законом и благодатью.

СЛЕДУЮЩАЯ ГЛАВА - ИНДЕКС БИБЛИИ И ПОИСК